Сны — Некрасов. Полный текст стихотворения — Сны
1Затворены душные ставни,
Один я лежу, без огня —
Не жаль мне ни ясного солнца,
Ни божьего белого дня.
Мне снилось, румяное солнце
В постели меня застает,
Кидает лучи по окошкам
И молодость к жизни зовет.
И — странно! — во сне мне казалось,
Что будто, пригретый лучом,
Лениво я голову поднял
И стал озираться кругом;
И вижу — толпа за толпою
Снует мимо окон моих.
О глупые люди! куда вы? —
Я думаю, глядя на них.
И сам наконец я за ними
Куда-то спешу из ворот…
И жжет меня полдень, и пыльный
Кругом суетится народ.
И ходят послушные ноги,
И движутся руки мои;
Без мысли язык мой лепечет,
И сердце болит без любви.
И вот уж гляжу я на запад,
Усталою грудью дыша…
Когда-то закатится солнце!
Когда-то проснется душа!
Проснулся: затворены ставни,
Один я лежу, без огня —
Не жаль мне ни ясного солнца,
Ни божьего белого дня!.
.2Мне снилось, легка и воздушна,
Прошла она мимо окна;
И слышу я голос: мой милый!
Спеши! я сегодня одна!..
Слова эти были так нежны
И так нетерпенья полны,
Что сердце мое встрепенулось,
Как птичка навстречу весны.
И радостным сердца движеньем
Себя разбудил я… увы!
Глядела в окно мое полночь,
И слышались крики совы.
И долго лежал я — и дума
Была, как свинец, тяжела.
Неужели в это окошко
Она меня громко звала?
Неужели в это окошко
Другим я когда-то смотрел?
Был ветрен, и молод, и весел,
И многого знать не хотел? 3Уж утро! — но, боже мой, где я?
В своем ли я нынче уме?
Вчера мне казалось так живо,
Что я засыпаю в тюрьме;
Что кашляет сторож за дверью
И что за туманным стеклом
Луна из-за черной решетки
Сияет холодным серпом;
Что мышка подкралась и скоблет
Ночник мой, потухший в углу,
И что все какая-то птичка
С надворья стучит по стеклу.
Уж утро! — но, боже мой, где я?
Заснул я как будто в тюрьме,
Проснулся как будто свободный, —
В своем ли я нынче уме? 4Подсолнечное царство
Клонит сон — стихи, прощайте!
Погасай, моя свеча!
Сплю и слышу, будто где-то
Ходит маятник, стуча…
Ходит маятник, и сонный,
Чтоб догнать его скорей,
Как по воздуху, иду я
Вдаль за тридевять полей…
И хочу я в тридесятом
Государстве кончить путь,
Чтоб хоть там свободным словом
Облегчить больную грудь.
И я вижу: в тридесятом
Государстве на часах
Сторожа стоят в тумане
С самострелами в руках.
На мосту собака лает,
И в испуге через сад
Я иду под свод каких-то
Фантастических палат.
Узнаю родные стены…
И тайком иду в покой,
Где подсолнечного царства
Царь лежит с своей женой.
Кот мурлычет на лежанке;
Светит лампа — царь не спит —
И седая из подушек
Борода его торчит.
На глаза колпак напялив,
Шевелит он бородой
И ведет такие речи
Обо мне с своей женой:
«Сокрушил меня царевич;
Кто мне что ни говори, —
А любя стихи да рифмы,
Не годится он в цари.
Я лишу его наследства».
А жена ему в ответ:
«Будет, бедненький, по царству
Он скитаться, как поэт».
«Но, — оказал отец, — дозволим
Мы за это, так и быть, —
Нашей фрейлине с безумцем
Одиночество делить:
У нее в лице любовью
Дышит каждая черта —
У него в стихах недаром
Все любовь да красота».
«Но, — ответила царица, —
Наша фрейлина горда
И отвергнутого нами
Не полюбит никогда».
Ах! — кричу я им, — лишите
Вы меня всего, всего…
Все-то ваше царство вряд ли
Стоит сердца моего!..
Но ужель она, чьи очи
Светят раем, — так горда,
Что отвергнутого вами
Не полюбит никогда?..
Тишь и мрак
Я спал — и гнетущего страха
Волненье хотел превозмочь,
И видел я сон — 0удто светит
Какая-то странная ночь.
Дымясь, неподвижные звезды
В эфире горят, как смола,
И запахом ладана сильно
Ночная пропитана мгла.
И месяц, холодный, как будто
Мертвец, посреди облаков
Стоит «ад долиной, покрытой
Рядами могильных холмов.
Недвижно поникли деревья;
Далеко стоит тишина:
Природа как будто не дышит
В объятиях мертвого сна.
И весь я вниманье — и сердцем
Далеко я в ночь уношусь,
И жду хоть единого звука —
И крикнуть хочу и — боюсь!
И вдруг с легким треском все небо
Подвинулось — звезды текут —
И катится месяц, как будто
На нем гроб тяжелый везут.
И темные тучи печальным
Над ним балдахином висят.
И красные звезды, как свечи,
Повитые крепом, горят.
И катится месяц все дальше
И дальше в бездонную ночь —
И звезды за ним в бесконечность
Уходят из глаз моих прочь…
Их след, как дымок от фосфора,
Как облачко, в черной дали
Расплылся — и мрак непроглядный
Одел мертвый череп земли.
И стал я блуждать в этом мраке
Один — как слепец. Не ночной —
Могильный был мрак, и повсюду
Была тишина и покой.
Такой был покой и такая
Была тишина, что листок
В лесу покачнись — или капля
Скатись — я услышать бы мог.
То весь замирал я — и долго
Стоял неподвижно — то бил
Я в землю ногами, не видя
Ни ног, ни земли; — то ходил,
Кружась, как помешанный, — падал —
Лежал — сам с собой говорил —
Вставал — щупал воздух руками —
И вдруг — чью-то руку схватил…
И мигом я понял, что это
Была не мужская рука,
У ней были нежные пальцы,
Она была стройно легка.
И так эту руку схватил я,
Как будто добычу поймал,
И так я был рад, что, казалось,
На время дышать перестал.
«Ага! не один я — не все мы
Пропали! — я думал. — Есть грудь
Другая, которая может
И закричать и вздохнуть».
«О, кто ты? — шептал я, — хоть слово
Скажи мне — хоть слово! — и мне
Оно будет музыкой в этой
Могильной, немой тишине…
Откуда ты шла? — Где застигла
Тебя эта тьма? — говори!
Мне звуки речей твоих будут
Сиянием новой зари».
Молчанье — молчанье — ни слова,
Ни вздоха… Одна лишь рука
Незримая руку мне жала
И трепетала слегка.
Напрасно порывисто, жадно
Уста я устами ловил,
Напрасно лобзал ее в очи
И плечи слезами кропил.
Она предавала все тело
Мучительным ласкам моим;
А я — я шептал: «Умоляю,
Порадуй хоть словом одним».
Молчанье, молчанье — и вот уж
Я сам перестал говорить,
Я помню, во сне, как безумец,
Готов был ее укусить!
Но в эту минуту, рванувшись,
Как змей ускользнула она,
И стало опять — мрак во мраке —
И в тишине — тишина…
С простертыми долго руками
Ходил я, рыдая, стеня,
Шатаясь — и тьму обнимал я,
И тьма обнимала меня.
Споткнувшись на что-то, я поднял
Какую-то книгу — раскрыл
Страницы — и лег с ней на землю —
И лбом к ней припал — и застыл.
Из книги, мне чудилось, буквы
Всплывали — и ярче огня
Сверкали и в жгучие строки
Слагались в мозгу у меня.
И страшные мысли читал я
В невидимой книге — как вдруг
На слове «проклятье» очнулся —
И оглянулся вокруг-
О боже мой! где я! — сквозь щели
Затворенных ставень сквозят
Лучи золотые, то солнца
Глаза золотые глядят.
Глядят и смеются — и сердце
Очнулось — и, жизни привет
Почуя, взыграло, как будто
Впервые увидело свет…
1856 г.
ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА —[ Военная история ]— Райан К. Самый длинный день
Часть первая.
Ожидание
Глава 1
Унылое сырое июньское утро пришло в маленькую деревню Ла-Рош-Гийон, которая за почти двенадцать веков не изменилась и стояла на берегу излучины Сены на половине пути между Парижем и Нормандией. Веками это было место, которое путники проходили не задерживаясь.
Единственной примечательностью был замок имение герцогов Ля-Роше, который скрашивал однообразие пейзажа. Замок выделялся на фоне гор за деревней, мирная жизнь которой скоро будет нарушена.
В то серое утро массивная каменная кладка замка блестела, покрытая росой. Было почти шесть часов утра, но на двух внутренних дворах замка никого не было. За воротами начиналась дорога, ведущая в деревню, которая в этот утренний час также была пуста. Ставни на окнах домов, крытых красной черепицей, были затворены. Ла-Рош-Гийон внешне казалась вымершей, но за закрытыми ставнями жили люди, которые ждали звона колокола.
В шесть часов каждое утро колокол церкви Святого Самсона, построенной в XV веке, напоминал прихожанам о святой Марии. В мирное [14] время жители при первых ударах колокола обычно крестились и совершали молитву. Но в тот день утренний звон означал конец комендантского часа и начало 1451-го дня немецкой оккупации.
Ла-Рош-Гийон была переполнена патрулями и часовыми.
Одетые в плащи, солдаты стояли у обоих ворот замка на блокпостах, на въезде и выезде из деревни, в будках у подножия известняковых холмов и на руинах башни, которая стояла на самом высоком холме рядом с замком. Отсюда пулеметчикам удобнее всего было следить за каждым передвижением в самом оккупированном населенном пункте на территории захваченной Франции. Среди пасторальных окрестностей деревня Ла-Рош-Гийон была похожа на тюрьму: на каждого из 543 жителей деревни приходилось более трех солдат и офицеров. Одним из офицеров был фельдмаршал Эрвин Роммель, командующий группой армий «В» самой мощной группировки на западном фронте Германии. Штаб Роммеля находился в Ла-Рош-Гийон.
Здесь на пятый, критический год Второй мировой войны Роммелю предстояло готовиться к самому безнадежному сражению в своей карьере. Под его командованием находилось более полумиллиона солдат, которым предстояло оборонять простиравшееся почти на 800 миль побережье от противоприливных дамб Голландии до омываемых водами Атлантики берегов полуострова Бретань.
Главные силы Роммеля его 15-я армия были сосредоточены на берегу Па-де-Кале в районе самого узкого места пролива, разделяющего Англию и Францию. Ночь за ночью бомбардировочная авиация союзных войск наносила по этому району удары. Обезумевшие от бомбежек ветераны [15] 15-й армии с иронией рассказывали: им казалось, что передохнуть от бесконечных налетов можно только в расположении 7-й армии в Нормандии, куда, по их мнению, бомбы не падали.
В течение месяцев войска Роммеля, защищенные береговыми зарослями и минными полями, находились в состоянии ожидания в бетонных укрытиях. Но на свинцовых водах пролива кораблей не было видно. Все было спокойно. В то пасмурное воскресное утро из Ла-Рош-Гийон тоже нельзя было обнаружить признаков вторжения союзных войск. Началось 4 июня 1944 года.
Глава 2
Роммель в одиночестве сидел в комнате на первом этаже, которая служила ему кабинетом. Он работал за массивным столом эпохи Ренессанса. Рабочее место освещала только настольная лампа.
Кроме самого Роммеля, в кабинете не было ничего, что принадлежало фельдмаршалу. Не было фотографий его жены Луизы-Марии и его пятнадцатилетнего сына Манфреда. Не было вещей, напоминавших о его великих былых победах в пустынях Западной Африки, не было безвкусного фельдмаршальского жезла, которым [16] великодушно наградил его Гитлер в 1944 году (золотой жезл был длиной 18 дюймов, весил 3 фунта{2}, был покрыт красным бархатом и увенчан орлами и черной свастикой). Роммель лишь однажды брал его в руки в день награждения. В комнате не было даже карты с нанесенной оперативной обстановкой.
Несмотря на то что Роммель выглядел старше своих лет (ему было пятьдесят один), он по-прежнему был полон энергии. Никто в группе армий «В» не мог припомнить, чтобы Роммель спал больше пяти часов. В это утро он встал, как обычно, раньше четырех утра. Сейчас он с нетерпением ждал шести часов, когда должен был состояться завтрак с руководством штаба, после которого ему предстояло отбыть в Германию.
Это должно было быть его первое посещение дома за много месяцев. Он собирался ехать на машине, потому что Гитлер сделал полеты на самолете для генералитета практически невозможными, настаивая на том, чтобы самолет обязательно был трехмоторным и сопровождался истребителями. Роммель, который вообще летать не любил, намеревался за восемь часов добраться до Ульма на своем большом черном «хорьхе».
Роммель с нетерпением ждал момента, когда тронется в путь, но решение ехать домой далось ему нелегко.
На его плечах лежала огромная ответственность за предотвращение вторжения союзников на континент. Третий рейх сотрясали катастрофы и поражения. Дни и ночи тысячи [17] бомбардировщиков союзников совершали налеты на Германию. Советские войска уже были на территории Польши, части союзников стояли у ворот Рима; повсюду противник теснил и бил войска вермахта. Германия еще не была повержена, но вторжение союзников могло и должно было стать решающим сражением. На карту была поставлена судьба Германии, и никто лучше Роммеля не понимал этого.
Но в это утро он собрался ехать домой. Он так долго мечтал провести в Германии несколько дней в начале июня. Было немало причин, почему он мог сейчас съездить домой; кроме всего прочего, ему необходим был отдых, хотя сам себе он в этом не признавался. Несколько дней назад он позвонил своему начальнику, престарелому фельдмаршалу Герду фон Рундштедту, командующему Западным фронтом, и попросил разрешения на поездку. Разрешение было дано немедленно.
Роммель безумно устал от постоянного стресса. С самого первого дня приезда во Францию в конце 1943 года он находился в состоянии страшного, едва переносимого напряжения, постоянно решая вопрос, где и когда ожидать вторжения. Пребывание на побережье, как и для всех, кто там был, было для Роммеля испытанием сил. Ему приходилось ставить себя на место союзных войск, пытаться проникнуть в их замысел: [18] как они начнут наступление, где будут высаживаться и самое главное когда.
Только один человек знал, в каком напряжении жил Роммель. Своей жене Луизе-Марии он доверял все. Менее чем за четыре месяца он написал ей более сорока писем и почти в каждом письме излагал новый вариант высадки союзных сил.
30 марта он писал: «Март заканчивается, англо-американские войска не атакуют… Начинаю думать, что между ними нет доверия и понимания».6 апреля: «У нас напряжение растет день ото дня… Возможно, недели отделяют нас от главных событий».
26 апреля: «Моральное состояние в Англии плохое… Одна забастовка следует за другой… Призывы «долой евреев» и к миру становятся все громче… Это не та ситуация, при которой можно начинать рискованное предприятие».
27 апреля: «Сейчас мне кажется, что британцы и американцы не могут объединиться для решения своих задач».
6 мая: «На горизонте не видно ни англичан, ни американцев… С каждым днем мы сильнее… Я почти уверен в нашей победе… Может быть, это произойдет 15 мая или в конце месяца».
15 мая: «У меня нет больше возможности обстоятельно инспектировать войска… потому что никто не знает, когда начнется вторжение.
Мне кажется, что до начала событий здесь осталось несколько недель».
19 мая: «Возможно, мне придется вступить в дело раньше, чем думал… Я сомневаюсь, что появится возможность провести несколько дней в июне вне места службы. В данный момент это представляется невозможным». [19]
Мне кажется, что до начала событий здесь осталось несколько недель».
Но возможность представилась. Одна из причин, которая позволила Роммелю покинуть расположение своих войск, была его собственная оценка намерений союзников. Ему был представлен недельный рапорт группы армий «В». Это была детальная оценка обстановки, которая к середине следующего дня должна была быть направлена в штаб фельдмаршала Рундштедта (по немецкой военной терминологии «ОВ-West»). Оттуда, после соответствующей обработки, рапорт становился частью полного отчета о театре военных действий, который направлялся в штаб Гитлера (OKW).
Из рапорта Роммель уяснил, что силы союзников «находятся в высокой степени готовности» и наблюдается «увеличение потока сообщений, направляемых французскому Сопротивлению».
Но далее говорилось, что «предыдущий опыт свидетельствует о том, что указанные факты не следует обязательно рассматривать как прелюдию к скорой попытке вторжения…».
В данном случае Роммель при оценке обстановки сделал неправильный вывод.
Глава 3
В кабинете начальника штаба, который находился прямо по коридору за кабинетом Роммеля, тридцатишестилетний адъютант командующего капитан Хельмут Ланг готовил утренний доклад. Роммель привык знакомиться с последними данными рано утром, чтобы потом за завтраком обсудить их со своим штабом. Но сегодня доклад не содержал ничего особенного; по всему фронту было спокойно, за исключением обычных ночных бомбардировок в районе Па-де-Кале. [20] Сомнений не возникало: продолжительные бомбардировки указывали на то, что союзники выбрали берег Па-де-Кале для десантирования.
Лапг посмотрел на свои часы. Было начало седьмого. Они должны тронуться ровно в семь. Путешествие обещало быть приятным.
Ехать должны были без охраны; только две машины: самого Роммеля и вторая, принадлежащая полковнику Гансу Георгу фон Темпельхофу, который должен был ехать вместе с ними. Командиры частей, через расположение которых они должны проезжать, как всегда, не были предупреждены. Роммель не любил лишней суеты и парадности, ненавидел щелканье каблуками, рапорты, эскорты на мотоциклах, ожидавшие его на въезде в каждый город, и вообще все, что отнимало время. Они предполагали прибыть в Ульм около трех часов дня.
Как всегда, для Ланга возникала проблема: что заготовить для ленча. Роммель не курил, пил редко и мало заботился о еде, иногда даже забывая поесть. Часто, когда они с Лангом отправлялись в дальнюю поездку, Роммель на предлагаемом меню обеда часто писал карандашом крупными буквами: «Обычный полевой обед». Иногда он еще больше дезориентировал Ланга, когда говорил: «Если ты добавишь к этому пару отбивных, я возражать не стану». Внимательный Ланг никогда не знал, что заказать на кухне.
В это утро, кроме термоса с бульоном, он заказал сандвичи. Он исходил из предположения, что Роммель наверняка забудет о ленче.
Ланг вышел из кабинета и пошел по отделанному дубовыми панелями коридору. Из комнат доносились звуки голосов и стук пишущих машинок. Штаб группы армий «В» был загружен работой. Ланг постоянно удивлялся, как герцог [21] и герцогиня, которые занимали верхние этажи, могли спать в таком шуме.
В конце коридора Ланг остановился перед массивной дверью. Он деликатно постучал, повернул ручку и вошел. Роммель не поднял головы. Он так погрузился в бумаги, что не заметил, что его адъютант вошел в комнату. Ланг знал, что лучше не беспокоить Роммеля, и замер в ожидании.
Роммель оторвал глаза от бумаг и сказал:
Доброе утро, Ланг.
Доброе утро, фельдмаршал, произнес Ланг и протянул доклад. Затем он вышел из комнаты и стал ждать начальника за дверью, чтобы сопровождать его на завтрак.
Этим утром фельдмаршал казался очень озабоченным. Ланг, который знал, каким импульсивным и переменчивым бывает Роммель, начал сомневаться в реальности предстоящей поездки.
* * *
Откладывать поездку Роммель не собирался. Он собирался встретиться с Гитлером, хотя точной договоренности о встрече еще не было. Все фельдмаршалы имели право на аудиенцию у фюрера, и Роммель позвонил своему старому другу, генерал-майору Рудольфу Шмундту, адъютанту Гитлера, и попросил о встрече. Шмундт предложил провести встречу между шестью и девятью часами. У Роммеля было правило, чтобы никто вне его штаба не знал о его встречах с Гитлером. В соответствующем журнале в штабе Рундштедта была сделана запись о том, что Роммель проведет несколько дней дома.
Роммель был абсолютно уверен, что может сейчас покинуть свой штаб. Май был позади, а это был самый подходящий месяц для атаки союзников. [22] Роммель был уверен, что высадки не будет в течение ближайших недель. Он был так уверен в этом, что даже определил срок окончания программы возведения препятствий.
На его столе лежал приказ для 7-й и 15-й армий. В нем говорилось: «Необходимо принять все меры к тому, чтобы закончить строительство препятствий, которые сделали бы высадку противника во время отлива возможной только ценой огромных потерь с его стороны… Работы продолжать ускоренными темпами… Об окончании доложить мне к 20 июня».
Роммель, как и Гитлер и все немецкое руководство, полагал, что вторжение может начаться одновременно с наступлением на Восточном фронте или сразу после начала летнего наступления Красной армии. Они знали, что советское наступление не начнется раньше конца июня по причине поздней весны.
На западе уже несколько дней стояла плохая погода, и прогноз обещал дальнейшее ухудшение. Данные на пять утра, подготовленные главным метеорологом люфтваффе в Париже полковником Вальтером Штобе, прогнозировали усиление облачности, сильный ветер и дождь. Даже сейчас над проливом скорость ветра составляла от 20 до 30 миль в час, и Роммелю представлялось маловероятным, чтобы союзники рискнули начать операцию в течение ближайших дней.
Даже в Ла-Рош-Гийон погода за ночь изменилась. Напротив стола, за которым работал Роммель, находилось два окна, доходящие до пола, которые выходили в сад, где росли розы. Но сейчас сад нельзя было бы назвать розовым повсюду валялись лепестки роз и сломанные ветки. Перед рассветом с Ла-Манша налетел шторм, который захватил французское побережье. [23]
Роммель открыл дверь кабинета и вышел в коридор.
Доброе утро, Ланг, сказал Роммель, как будто еще не виделся со своим адъютантом. Все готово к отъезду?
Вместе они пошли завтракать.
Раздались звуки колокола церкви Святого Самсона. Казалось, каждая нота отстаивала свое право звучать в борьбе с завыванием ветра. Было шесть часов утра.
Пятьдесят способов закрыть жалюзи
Во время нашего последнего визита в Париж в июне мы большую часть времени путешествовали на автобусе, что означало время ожидания на автобусных остановках и поездки, во время которых мы смотрели в окно на улицы, а не мчится через затемненный туннель в метро.
А это означало изучение парижских фасадов, всегда знакомых и всегда новых, отмечая детали и различия.
На этот раз это были ставни. Я начал замечать все разные формы и стили и начал их фотографировать. Например, вот фотография, показывающая два наиболее распространенных стиля из всех — наружные деревянные ставни с жалюзи вверху и складные металлические ставни внизу. Совершенно обычный, и в то же время примечательный.
Когда я пытался подобрать правильные термины во французском языке, я оказался в зарослях слов – volets, persiennes, contrevents, жалюзи, store, couvre-fenêtres, решетки дефанс – плюс множество вариаций . Volets roulants valenciennes, persiennes à l’abbattant relevé, store cassette …
Без особых причин (кроме того, что еще вы собираетесь делать, ожидая автобусной остановки?), я решил создать типологию жалюзи.
Во-первых, эти деревянные ставни называются volets (или, если быть более точным, volets battants , чтобы отличить их от volets roulants , или рулонных ставней).
* Вот типичный парижский фасад, сфотографированный когда демонстрация прошла впереди, жители смотрели, что происходит. Но когда я посмотрел еще раз, то заметил, что эти окна немного необычны, потому что они объединены с отдельными навесами.
Эти ставни нуждаются в регулярной покраске, чтобы они выглядели так аккуратно. Однако многие парижские фасады не получают такого внимания.
Большинство, но не все ставни имеют жалюзи, пропускающие свет или воздух. Термин жалюзи (буквально «ревность») был придуман для обозначения жалюзи, которые позволяют человеку, находящемуся внутри, выглядывать наружу, не будучи замеченным.
Те, что справа, с большими и очевидными петлями, кажутся очень традиционным дизайном для довольно современных защитных жалюзи.
Внутри жалюзи есть и другие детали, все со специфическими условиями. Это взято с полезного веб-сайта под названием «lexique des volets» производителя жалюзи.
Такие старомодные и довольно деревенские ставни можно найти в Париже, если поискать.
Обратите внимание на фурнитуру на открытых ставнях. Внутренний закрывающий механизм называется шпингалетом . Есть несколько видов, представленных на сайте деревообрабатывающей компании.
Как раз тогда, когда вы думали, что жалюзи — это просто.
Но я хотел найти слово, чтобы описать то, что мы время от времени видели – маленькие приспособления на внешней стене, которые удерживали ставни и не позволяли им раскачиваться взад-вперед на ветру. Некоторые из них простые, но на некоторых есть лица или другие украшения. Норман сфотографировал один в Марэ несколько лет назад.
Если вы внимательно посмотрите на следующее фото, то увидите, что они сдерживают ставни. (Это довольно сложное окно с защитной решеткой и защитным экраном из матового стекла). остановки), и они бывают разных форм и цветов. Вы все еще можете купить те, на которых изображены лица: arrêts bergère , что предполагает, что лицо в шляпе и с длинными волосами принадлежит пастушке.
Разве французская фурнитура не прекрасна?
Но это современные. Самые старые из них представляют собой просто кусочки металла Т-образной формы, которые выступают из стены и поворачиваются, удерживая ставни у стены. Вы можете увидеть их в Maison de Balzac, где они все еще используются, окрашены в зеленый цвет, чтобы соответствовать ставням.
Коммерческие помещения иногда имеют деревянные ставни, которые складываются прямо в стену, и для них не требуется разрешение на въезд . На следующем фото мне нравится, что все, включая петли, находится на одном уровне со стеной. (Меня также завораживают различные металлические отверстия у земли, но любое их исследование придется ждать в другом блоге.)
Тогда есть persiennes . Этот термин используется для обозначения различных ставней с жалюзи, но, похоже, это общий термин для тех складных металлических наружных ставней, с которыми мы боролись в различных съемных квартирах. Они всегда кажутся слегка согнутыми, поэтому закрытие закрывается с трудом.
Много лет назад, когда я был студентом и помощницей по хозяйству в Париже, я по вечерам помогал пожилой даме внизу с ее persiennes . Ей было за восемьдесят, она была очень согнутой и хрупкой. Она, казалось, могла открыть их самостоятельно, но с трудом закрывала.
Вот фотография ржавого persiennes , сделанная Норманом в квартире, которую мы несколько раз снимали в Марэ.
Persiennes этого типа имеют то преимущество, что аккуратно вставляются в оконный проем, поэтому, когда они открыты, они не загромождают фасад и не мешают обзору. Но закрытые они не особо привлекательны.
Современные жалюзи, как правило, рулонные ( volets roulants ), тоже очень унылые, но практичные. Некоторые из них электрические и скатываются нажатием кнопки, у других есть рукоятка. Многие из них используются в качестве защитных жалюзи в коммерческих помещениях и, как правило, привлекают граффити.
В этом здании в стиле ар-деко обратите внимание на рамы, которые позволяют ставням функционировать как навесы, открывающиеся внизу.
Тканевые навесы и жалюзи известны как магазины , а оконные маркизы, стоящие под углом к окну, вроде как называются магазины à l’italienne . ( Магазины также могут означать внутренние жалюзи, например, магазины venétiens или венецианские жалюзи.) Я заметил навесы на довольно многих институциональных зданиях. Здесь находится родильный дом Порт-Рояля.
(Обратите внимание на интересные полуставни прямо под карнизом.)
Внешние оконные жалюзи из ткани кажутся довольно распространенными. Вот несколько довольно грязных на здании университета в Латинском квартале. Конечно, их невозможно было содержать в чистоте.
Бамбук также используется для наружных оконных покрытий.
Чем больше я смотрел на окна, тем больше вариаций замечал. Этот ряд маленьких ставней заинтриговал меня. Со всеми этими огромными стеклянными пространствами сверху и снизу, для чего нужны закрытые окна? И обратите внимание на persiennes слева, которые оставляют открытой изогнутую верхнюю часть окна.
Вопрос, что делать с окнами необычной формы, должен волновать некоторых парижских домовладельцев.
Из всех слов, которые я обнаружил в своей типологии окон, самым экзотическим является moucharabieh . Это слово из Северной Африки для филигранных оконных покрытий, обычно резного дерева, на марокканских зданиях. Самая выдающаяся парижская версия находится в Институте арабского мира, где отверстия спроектированы так, чтобы реагировать на изменения освещения, открываясь и закрываясь.
Моя типология едва ли исчерпывающая, а возможности безграничны. Можно было бы составить дальнейший список только современных оконных переплетов, среди которых немало единичных архитектурных особенностей.
В следующий раз, когда вы будете стоять на парижской автобусной остановке, вы можете скоротать время, посчитав количество типов жалюзи и оконных затворов, которые вы видите. Скорее всего, даже один фасад будет иметь более одного типа. Сколько вы видите на фото ниже?
Текст Филиппы Кэмпси, фотографии Филиппы Кэмпси и Нормана Болла
*Волет — это слово с множеством значений.
На этом веб-сайте перевода показано множество способов использования этого слова, а слово «жалюзи» упоминается всего пару раз.
Нравится:
Нравится Загрузка…
Эта запись была опубликована в Архитектура Парижа, Больницы Парижа, Улицы Парижа и помечены навесы, вентральные навесы, навесы, навесы, шпильки, Институт арабского мира , жалюзи, Maison de Balzac, moucharabieh, persiennes, родильный дом Port Royal, жалюзи, магазины à l’italienne, магазины venétiens, volets, volets roulants. Добавьте постоянную ссылку в закладки.
Как открываются и закрываются жалюзи на плантациях
Жалюзи в виде плантаций дают вам максимальную гибкость при обработке окон с точки зрения конфиденциальности и контроля над тем, сколько света попадает в комнату. Вы можете открывать и закрывать планки, а также создавать отдельные секции подвижных планок с помощью средних направляющих. Вы также можете выбрать, сколько панелей жалюзи у вас есть в каждом оконном проеме и как эти панели открываются.
Как открываются и закрываются жалюзи плантации
Наши жалюзи спроектированы так же, как и большинство жалюзи на рынке, с планками (также называемыми жалюзи), полностью закрывающимися в направлении вверх. В то время как вы можете повернуть ламели так, чтобы они были направлены вниз, полностью плоское закрытие произойдет, если закрыть ламели в направлении вверх.
Этот дизайн обеспечивает оптимальную защиту от света и уединение. Никто снаружи дома не может заглянуть внутрь сквозь решетку. Планки перекрывают друг друга примерно на ½ дюйма, создавая уплотнение, которое блокирует свет и изолирует ваш дом.0003
Если у вас есть центральный стержень наклона, все ламели будут соединены друг с другом этим стержнем, и вы сможете использовать стержень, чтобы открывать и закрывать ламели. Вы также можете добавить среднюю направляющую, чтобы разделить верхнюю и нижнюю части планок для отдельного управления.
Таким образом, вы можете держать нижнюю часть закрытой для уединения, пропуская свет сверху.
Центральный наклонный стержень и скрытый наклонный стержень >>
Если у вас есть скрытый наклонный стержень, планки соединяются тонким металлическим стержнем в задней части панели, спрятанным сбоку рядом с петлями. Вы будете поворачивать планки вручную. Поскольку они все еще соединены скрытым стержнем, вы можете переместить только одну планку, и все остальные планки на этом стержне будут двигаться синхронно.
Для окон высотой более 42 дюймов производитель может разделить скрытый наклонный стержень, чтобы вы могли отдельно управлять верхними и нижними ламелями, а также для обеспечения общей структурной целостности, чтобы вы не переносили слишком большой вес на один стержень.
Вы можете указать желаемое положение «разделить наклон», если хотите, чтобы скрытый стержень разделялся в любом месте, кроме центра. Вы также можете добавить среднюю направляющую со скрытой опцией наклона, но опция разделенного наклона дает вам ту же функциональность, что и средняя направляющая, без сплошной направляющей, разделяющей верхнюю и нижнюю секции.
Наши ставни поставляются с рамой, если вы не укажете «только панели». Рама затвора крепится к оконному проему, а панели затвора шарнирно крепятся к раме. Если вы выберете только панели, выровняйте свободную сторону петли непосредственно на оконной раме, чтобы она совпадала с петлями на панелях жалюзи.
Почему важны фреймы?
Панели ставней Plantation могут открываться на полные 180 градусов (при условии, что в комнате нет препятствий, таких как мебель или смесители, которые могут мешать).
В зависимости от ширины вашего оконного проема, вам будет предложено выбрать, сколько панелей можно установить в жалюзи. Если у вас одна панель, вы можете выбрать, будут ли петли располагаться слева или справа. Таким образом, вы можете быть уверены, что панель отклонится от любых стен, соседних окон или препятствий, которых вы хотите избежать.
Если у вас две панели, вы можете выбрать одну левую и одну правую, чтобы они открывались посередине, как французская дверь, или обе панели можно складывать в одном направлении.
В конфигурации с тремя панелями одна панель жалюзи будет работать независимо, и вы можете выбрать, на какой стороне будет одна панель, а на какой стороне панели, складывающиеся вдвое.
При наличии 4 панелей в поперечнике лучше разделить их посередине, чтобы равномерно распределить вес панелей и предотвратить провисание. Это будет означать, что 2 панели складываются вдвое влево и 2 панели складываются вдвое вправо.
Для окон шириной около 60 дюймов и более можно выбрать до 5 или 6 панелей. Когда у вас есть 3 панели, прикрепленные к любой стороне, они складываются втрое в стиле гармошки, складываются друг в друга, а затем распахиваются. Это может быть более сложной задачей, чтобы поддерживать правильное выравнивание панелей с течением времени, и если у вас есть центральный стержень наклона, стержни на 2 -й и 3-й -й панели тройного сгиба будут обращены друг к другу и предотвратят складывание панелей вплотную друг к другу.